un homme qui dort

Друзья, завтра и послезавтра мы проводим ретроспективу замечательного финского режиссера Петера фон Бага в Центре документального кино. Пожалуйста, не пропустите.

Вся информация здесь: http://cdkino.ru/events/special/vonBagh/

Вася Степанов написал невероятно прекрасный даже не текст, а стихотворение в прозе про фон Бага. Если сомневаетесь, приходить ли, то прочитайте.

А на Кольте другой замечательный Вася тоже советует вам не пропускать показы.

Это был очень хороший год. Так странно: кино смотрит по всему миру все меньше и меньше людей, а талантливых, невероятных картин становится только больше. Мой список не претендует на какую-либо объективность, поскольку я в нее не верю; это итог моих личных 365 дней, проведенных преимущественно в темноте кинозала. Так получилось, что в этом году я потерял многих близких друзей; конечно, фильмы не способны заменить живых людей, но каждая из двадцати пяти выбранных мной картин по-настоящему меня поддержала, – кажется, меня с ними связывает нечто большее, чем два часа перед большим экраном. Да, они сами стали для меня настоящими друзьями.

Написал про один из трех самых любимых фильмов года.

«Кровь» требует отважного зрителя, опыт ее просмотра — это попытка заглянуть в бездну. И Пиппо Дельбоно с очень большим трудом может найти хоть что-нибудь, что ей можно противопоставить. Разве что стихотворения, свои спектакли, память о том, что где-то рядом была любовь. Он их тех, кто умеет держать за руку. Он так держит своего постоянного глухонемого актера Бобо, тот ему доверяет. Так не отпускает до последнего руку мамы. И уже возможно для нас находит последние утешительные слова: «Жизни невозможно избежать, даже посредством смерти». Nessuno puo’ sfuggire alla vita, nemmeno con la morte.

Мануэль де Оливейра писал о том, что «Девушка летом» передает чувство не просто печали, но отчаяния, ощущение тупика. Какой бы страной ни стала Португалия после военного переворота, что делать этим молодым людям со своей растерянностью перед жизнью? В «Невидимой жизни» угадывается тоска по упущенным возможностям, ностальгия, острота переживания уходящего времени, осознания неминуемо надвигающейся смерти, развоплощения. Экспериментальный режиссер Натаниэль Дорски начинает свою книгу Devotional cinema с размышления о природе человеческих эмоций. Он пишет о том, что ни одна из них не является изобретением человека. Даже способность любить и находить красоту в повседневном или в искусстве — не наше открытие. В сущности, человек очень мало чего придумал сам, все испытываемые нами чувства и эмоции даны изначально, зависят только от настройки нашей восприимчивости. Если Дорски прав, то, что же на самом деле принадлежит человеку? Может быть, мы являемся авторами только своих фантазий. Мечты, в которые так погружен Угу, являются первоочередным предметом кинематографа.

Я написал про «Что теперь? Напомни мне» Жуакима Пинту. Наверное, это самый личный из всех текстов, что мне вообще доводилось писать. Получилось очень много, при том что я сократил вдвое, когда понял, что все равно всего не вместить. Пьер Леон — по совместительству один из героев этого текста — мне однажды сказал, что про по-настоящему великие фильмы никогда невозможно сказать все; и это тот случай. И отдельное огромное спасибо Дмитрию Мартову и Антону Свинаренко за участие в небольшом консилиуме по переводу португальской поэзии (в переводе Димы приводится стихотворение Руй Белу). Еще так неожиданно получилось, что это мой небольшой юбилей — пятидесятая публикация в «Сеансе».

Фраза — не просто еще одно совпадение, но последнее доказательство того, что соседство этих слов и этих людей в их любви неслучайно. Отец Жуакима рассказывал ему про своего деда, который научил его читать библию, но сам в церковь не ходил. Ровно к тому же неожиданно приходит посреди фильма Нуно, когда его — знающего библию наизусть — начинают раздражать ошибки священников. Прах Рока Хадсона — еще одного бестелесного призрака «Что теперь?» — был развеян над морем, а много лет спустя Пинту с ближайшими друзьями так же развеивал прах Роберта Крамера. После революции в старейшем кинотеатре Лиссабона показывали «Теорему» — визит самого Бога в место, где ранее нон-стопом крутили порно. Бог — имя самого знаменитого персонажа Жуана Сезара Монтейру, которого он сам играл в своей трилогии Жуана ди Деуша. Пинту умеет в хаосе повседневного разглядеть красоту и совершенство некоего высшего узора, соответствовать которому он пытается в собственном киноматериале: ведь даже кузнечик с титульной страницы De Aetatibus Mundi Imagines зарифмован у него с кадрами кузнечиков у дома. «Что теперь? Напомни мне» — трактат об отсутствии случайного и связности всех вещей — вирусов и человека, экономики и медицины, фильмов и жизни, экологии и техники, фактов и доказательств. Речь идет о том невероятном тексте, в который складывается человеческая жизнь во всей полноте опыта, впечатлений, любви, переживаний.

теперь по-испански (следующая его публикация вовсе будет на японском!):

Han pasado dos años justos desde que Maurice Garrel y su nieto Louis coincidieron por última vez en la pantalla en la criminalmente incomprendida Un été brûlant, un elaborado tratado sobre la autenticidad y la imitación, así como sobre la experiencia y su reticencia a ser impartida. En la escena final del filme, Philippe Garrel otorga un generoso regalo al medio como tal cuando el fantasma de Maurice visita al joven moribundo en una habitación de hospital para contar historias sobre su implicación en la Resistencia y su milagrosa supervivencia en el campo de batalla. El actor murió poco después de que el filme fuera completado. Disfrutando de la brillante luz del sol, el anciano, lleno de manchas cutáneas y con un tic incesante, interpreta el papel de un hombre muerto, mientras profesa en todo momento su amor por la vida.

теперь и по-английски:

It's been two years on the dot since Maurice Garrel and his grandson Louis were last paired on screen in the criminally misunderstood Un été brûlant, an elaborate treatise on authenticity and imitation, as well as on experience and its reluctance to be imparted. In the film's final scene, Philippe Garrel bestows a generous gift on the medium as such when Maurice's ghost visits the dying youth in a hospital room to tell stories about his involvement in the Resistance and miraculous survival on the battlefield. The actor died shortly before the film was completed. Basking in the bright sunshine, the old man, all pigment spots and with an incessant tick, is playing the part of a dead man, all the while professing his love of life.

Впервые в жизни написал про короткометражный фильм. «Искупление» Мигеля Гомеша, самые прекрасные 27 минут Венецианского кинофестиваля. Впрочем, там не только речь о Гомеше, но и про Годара, и про Росселлини, и про Риччи Лукки/Джаникяна. Почитайте свежего меня, как говорится.

Скелеты пролежали так много столетий, в сохранности и в неизменной позе. К слову, что это, как ни еще одна метафора кинематографа? Ещё один титр возникает в «О происхождении XXI века»: «В поисках утраченного века». Очевидно, мы первые люди в истории человечества, кто получил возможность утолить жажду образов прошлого, ведь в подарок нам достался весь прошлый век, запечатленный в визуальных свидетельствах. Эта сумма изображений, все запечатленное человеком на камеру, — бездонный архив, позволяющий нам путешествовать во времени и видеть когда-то живших людей, теперь превратившихся только в тень на экране. В этом и заключается предназначение режиссера — соположить кадры, неважно созданные им самим или чужие, так, чтобы их соединение вышло уникальным и породило красоту. После премьеры «Табу» Мигель Гомеш объяснял мне свой замысел так: снимая о прошлом, всегда нужно держать в голове, что его невозможно в точности воспроизвести, а можно только представить. В этот раз он не пытается вообразить прошлое, а собирает его по осколкам, найденным во время экспедиции в фантомные земли старого кинематографа. В «Искуплении» изображения смонтированы столь искусно, что возникает впечатление мозаики, сложенной единственно верным способом.

Colta опубликовала опросник про Upstream Color, один из моих самых любимых фильмов в этом году. Там много интересных реплик (Дмитрий Волчек, Инна Кушнарева, Ксения Рождественская), есть и удручающие, впрочем, — например, дебют в жанре «антон тут рядом».

Кто такой Шейн Каррут? Человек, который во время написания сценария своего научно-фантастического дебюта «Детонатор» параллельно — просто так, самому себе — доказал, что путешествия во времени невозможны (до того как стать режиссером, Каррут получил физмат-образование). Что не помешало ему снять о них замечательный фильм. Это человек с очень ясным мышлением, гармоничной картиной мира и четким пониманием того, что он делает. Он не проповедует и не занимается философией. Он не снимает трансцендентное кино. Ему понятны сугубо материальные, физические основания нашего мира, но он с удовольствием фантазирует о его скрытых, еще не описанных, особенностях и тайнах.

Я написал про «Ревность». Мне кажется, в этом году в Венеции была только одна вспышка настоящего кинематографа, — и это Гаррель (Миядзаки — анимация, но его фильм тоже прекрасен). Всё остальное можно было не смотреть. А картина Гарреля из тех, что сами смотрят на нас.

Что это за странная, такая красивая идея — сделать ремейк уже не только фильма, но человека, искать в родных очертаниях одного близкого человека — черты другого? Маленькая девочка спрашивает Анну Муглалис, знает ли она, кого больше всего любит Луи? Папу. Очевидно, в «Ревности» Филипп Гаррель больше всего любит в сыне своего отца. В заключительной сцене дочь интересуется у Луи: «А что ты делал до меня, до моего рождения?». «Ревность» ищет ответ на другой ответ — а что делать после тебя? Можно ли найти своего отца в изображениях, их монтаже, пространстве кинематографа? Поймать на экране отца, воспроизвести его. Так Серж Даней никогда не видел своего отца, пропавшего в нацистских лагерях, и смотрел кино в поисках его следа. Что еще остается делать критику? И что тогда делать режиссеру? Снимать кино.